Таёжный посёлок Нях
Советский рабочий посёлок в Сибири–это беспорядочное, вечно временное нагромождение производственных объектов и соцкультбыта. Это дороги, непроходимее любой тайги и опаснее любого болота. Это спорадическое финансирование–то пан, то пропал, - толчками идущее откуда-то из поднебесной Москвы. Это непредсказуемый «контингент», меченый то «сроком», то несложившейся судьбой, то алчностью, то бесштанной романтикой… Это избыток чего-нибудь одного и затяжная нехватка самого обиходного. Это вожделенная мечта о «длинном» рубле и бесшабашном отпуске на «югах». Это адова работа от темна до темна, не знающая выходных, праздников и банных дней. Это дивные видения в кабинном одиночестве застрявшего грузовика завтрашнего города будущего с кафельным санузлом и асфальтовым покрытием. Это безоглядное малодушное бегство на случайном вертолёте к родителям в Тамбов, а потом тоска, тоска…
Это всё, вместе взятое, и о нашей с вами Нягани.
Но мы то знаем-город начинался не «вчера», не с тракториста Феди, расчистившего для барака приглянувшуюся поляну. Город рос к нам из глубины веков, он, фигурально выражаясь, опирался на подставленные плечи Эмдера и Коды, Берёзова Ляпина-десятков и десятков городов, юрт и селений, подчас уже канувших в Лету, потерявших имя и былую славу. Но каждый из них частичку себя, своей судьбы подарил тебе, Нягань. Чтобы, крепко взявшись за руки, люди, города, селения Белогорья продолжали бы дальше его историю.
А коли так, то и в краткой, по-мальчишески бессвязной биографии собственно посёлка и города Нягани, впрямь похожей на тетрадный листок незадачливого школяра, и в этой биографии найдём, не упустим за скучными цифрами и перечнем имён-обрывки судеб, непрерываемую связь времён, событий и дел.
Предысторию города нам помогут узнать, увы, немногочисленные воспоминания старожилов. Их бережно, по крупицам собрали хранители городского архива. Тут уж, поистине, что ни строчка-то клад. Вот, например, тетрадка коренной жительницы этих мест Клавдии Семёновны Хуснутдиновой. Заглянем в неё, осторожно листая страницы.
Родители Клавы-ханты Семён Прокопьевич и Евгения Матвеевна Хаймазовы. Их предки издавна обитали в этих местах. Семейное стойбище располагалось вверх по течению реки от современной Нягани. Как и все здешние обитатели, Хаймазовы охотились, рыбачили, шили себе одежду и обувь из оленьих шкур, летом ставили хижины в местах промысла-в тайге, по берегам реки, а зимой перебирались в юрты.
В конце двадцатых годов нашего столетия, рассказывает Клавдия Семёновна появились в этих местах семьи спецпереселенцев-«раскулаченные» жертвы сталинской политики коллективизации-Зыковы, Кузнецовы, Стариковы, Слободсковы, Трифоновы, Черкашины, Яковлевы, Ярославцевы. Начали ставить избы, завели домашнюю живность-коров, овец, лошадей. Как и ханты, занялись рыболовством. Словом, стали обживать чужие им места и постепенно превращать в свою вторую родину.
Нагрянула, далёким эхом раскатилась Великая Отечественная. Прошлась по каждой семье, взбудоражила и эти края. Сибирь была далёким тылом, но и крепкой надёжной опорой фронта.
В двух-трёх километрах ниже стойбища Хаймазовых по течению реки возник рыбопункт Микояновского рыбозавода (Микояновским в те годы именовался Октябрьский район). Часть добытой рыбы перерабатывали на месте-солили, вялили. Участок, где производились эти нехитрые операции, стали именовать цехом обработки. Трудились здесь четыре-пять семей спецпереселенцев под началом мастера Николая Степановича Миширина.
Тогда же, а начале войны, Микояновский райпромкомбинат начал добывать здесь живицу. Это в районе нынешнего местечка Смолокурка. Брали смолу-живицу, добывали дёготь, выжигали древесный уголь. Всё это надобилось рыболовецким промыслом-смолить лодки, коптить рыбу. На участке заправлял прораб Д.И. Мейцер.
А ещё вот какое неожиданное обнаружилось свидетельство из первых дней нашего города. Осенью 1941 года через поселение проходил, возвращаясь из Берёзова в Хангакурт (Кондо-Сосьвенский заповедник), известный ученый-геоботаник Кронид Всеволодович Гарновский. И оставил короткую запись в своих дневниках.
Вызывали его на призывной пункт, но оказалось, по ошибке-мобилизации он не подлежал, обратно Гарновский добирался в одиночку, своим ходом, кружным путём через Кондинск. Переправился на лодке через Обь, потом более 15 километров пробирался болом и краем обского сора. Угораздило провалиться под тонкий осенний лёд, вымочил спички, Вспомнив совет бывалых охотников, высушил их в волосах под шапкой. Так во: первыми людьми, что встретились ему в этом краю, были старик-спецпереселенцы. Учёный благодарно вспоминает, как его, продрогшего и голодного, накормили приготовленной в русской печи тушёной глухарятиной. Селение, вспоминает Кронид Всеволодович, состояло из 15-20 дворов. Был магазин, где ему продали круглый хлеб, пачку чаю и махорку. Лесник, с которым познакомился, одолжил двустволку. Отдашь, сказал, в ремонт-один ствол у ружья был неисправлен. Ещё дал восемь патронов и топор. Так, благодаря помощи первопоселенцев Нягани, учёный и добрался до заповедника.
Война практически полностью «съела» лесные запасы соседнего Берёзовского района. И в 1948 году настала очередь Микояновского-здесь создали Урманный леспромхоз. А ещё через шесть лет последний действующий лесопункт Берёзовского района-Люлюкарский-подчинили Урманному леспромхозу и разместили на месте современной Старой Нягани. Вот это Люлюкарский лесопункт и стал началом будущего города. С него, то есть с года 1954-го, и будем вести отсчёт истории Нягани.
20 июня на берег реки выгрузились первые рабочие, мастера вместе с семьями-всего человек тридцать. Руководить участком лесопиления прибыл Лев Николаевич Дедюхин.
Конечно, первым делом надо было обзавестись жильём. Расселись-то в палатках, на расчищенном от кустарника участке берега. И вот заложили общежитие на 60 человек, баню, пекарню, школу…Орудия труда, стройматериалы, технология были самыми элементарными. Что под руками-то м в дело. Чей-то маломальский опыт-тоже годится. Стены домов обмазывали голубой белогорской глиной с берегов реки; полы и потолки стелили из жердей, крыши-из толя. Никакой техники, конечно, не было. Основная тягловая сила-пять лошадей. Ну и сами люди.
Через месяц прибыли ещё рабочие с семьями, и целых тридцать лошадиных сил. Заложили теперь продуктовый склад и четыре двухквартирных дома. А к концу года уже открылись магазин, баня, пекарня, школа, общежитие. Так возник на карте таёжный посёлок лесозаготовителей-Нягань. Назвали по одноимённой речке, на берегу которой он и появился.
Всю зиму строили жилые дома. Но уже в ноябре прибыли из района сезонные рабочие, начали заготавливать и вывозить лес-готовить его к сплаву. Весной молевым сплавом он шёл по реке Нягань до села Чульчамы. Там сбивали плоты и отправляли древесину дальше-потребителям.
Объёмы лесоразработок в первое время совсем невелики. В 1954-м взяли у тайги всего 3- тысяч кубометров. Но начало было положено. В следующем году в районе Смолокурки построили новинку-так называемую конно-диковильную дорогу. Это узкоколейка из деревянных рельсов. Возили по ней грузы на тележках-то вручную, лошадьми. Одновременно проложили две летние конно-лежневочные дороги. Надо сказать, что труд самих лесорубов сразу был механизирован-лес валили электропилами, работающими от передвижной дизельной электростанции. Только в 1958-м лесопункт получил семь машин ЗИС-5 для вывозки леса. А ещё через год заработала пилорама.
Теперь объёмы заготовки леса стали расти. Лесопункт надо было расширять. И в 1965-м развертывается строительство нового посёлка-Нях. А первый посёлок при лесопункте с той поры стали называть Старой Няганью. Но в обыденной речи и новый посёлок то и дело именовали Нягань. Эти два посёлка, впрочем, сказать, долго и не сердито, а как-то даже весело (Нях-в переводе с хантыйского «смех») соперничали друг с другом за право подарить имя всему селению, а то и новому городу.
Среди первостроителей Няха выделяется фигура Василия Николаевича Макарова, будущего председателя сельсовета. Фронтовик, человек энергичный и деятельный, он привёл с собой из Большого Атлыма на новое место ещё одиннадцать семей рабочих. Тоже начали ставить дома. В одном из них, под общей крышей с маленьким магазинчиком, жила поначалу и семья прораба Макарова. Тут же одновременно была и контора строительного участка.
Так начиналось освоение новых мест-небольшими «десантами», с нуля, с барака, с первой сосны, рухнувшей к ногам лесоруба. Но из глубины России уже готовилось фронтальное освоение этих мест большими силами.
В 1965 году военнослужащие железнодорожной воинской части в труднейших условиях тайги, болот и бездорожья начали прокладывать первые километры, а точнее сказать, метры железнодорожной ветки Ивдель-Обь. Об этой дороге и её путь стал прямым, повседневным мостом, который соединил Белогорье, нижнюю Обь с большим миром. Теперь, чтобы попасть из Европы в нижнеобскую глухомань, достаточно было только купить билет в кассе железнодорожного вокзала.
1967 году в посёлок Нях, ставший теперь и станцией, пришёл первый поезд с одним пассажирским вагоном. Образно говоря, он привёз в Нягань его будущее. Потому что посёлок сразу начал расправлять плечи. Вместо лесопункта возник Няганский леспромхоз во главе с первым его директором Борисом Александровичем Соколовым. Вскоре из него выделилось сыновнее предприятие-леспромхоз Ун-Юганский.
Тогда же, в январе 1967-го, Тюменский облисполком образовал новый сельсовет-Няхынский. Он собрал в своих пределах станции и посёлки Нях, Сергино, Вонъеган (Ун-Юган), Чульчамы. Первым председателем избрали Петра Павловича Кляпова. А вслед за тем, в мае 1967 года, посёлок Нях обзавёлся и первыми улицами: Железнодорожная, Строителей, Почтовая, Юбилейная.
Интересно, что кому-то не нравилось тогда традиционное национальное название-Нях. Наверно, слово это непривычно уху русского человека. И возникло предложение назвать посёлок «Северным». Сельсовет тоже не против, но, к счастью, дальше ходатайство не пошло.
Посёлок, между тем, жил, взрослел, развивался. Несмотря на уйму трудностей и неурядиц. Ну вот, например, учёба малышей. Школа первое время была только в Старой Нягани, а нормальной дороги туда не было. Родителям приходилось устраивать там детей на квартиры и только на выходные забирать домой. В 1968-м в сельсовете детей учили уже три школы: две средних полных-в Няхе и Ун-Югане, и одна восьмилетка. Но в Няхе школа была набита битком, учились в две смены, да ещё в неприспособленных классах. Теперь уже из Старой Нягани возили сюда детей, проклиная бездорожье и нерегулярный транспорт.
Или медицинское обслуживание. Обходились шестью медпунктами с 13 работниками среднего медперсонала. Да ещё маленькая участковая больничка была в Ун-Югане-всего 15 коек. А в самом Няхе, где жило 1500 человек населения, -всего-навсего три медицинских работника, и только один из них врач.
Для таёжного посёлка это беды серьёзные.
Через два года после того, как этим вопросом занялся сельсовет, в посёлке построили амбулаторию и больницу на 25 коек.
Так же трудно решалась проблема водоснабжения жителей. Поначалу воду для питья и пищи приходилось брать из ручьёв и даже канав. Потом в Няхе вырыли колодец, который снабжал посёлок водой аж до конца 80-х годов. Жители Ун-Югана ходили за водой на реку за два километра от посёлка…
И так чего не коснись-всё проблема, всё загвоздка, всё мешает нормальной работе и отдыху. Русское «с нуля», русское «авось» здесь в условиях тайги и болот, возводились уже в квадрат, а то и в куб.
Вот появилась новая железнодорожная станция Нях. Но не дай Бог Оказаться на этой станции в ночное время. Вокзал-обычный вагончик, грязный и неосвящённый. На перроне-тоже темень, из-за чего, вынужден был констатировать исполком сельсовета в феврале 1968 года, при посадке пассажиров случились «кражи и всякое хулиганство». Для погрузки-разгрузки не хватало тупиков и дебаркадеров, операции эти задерживались, и леспромхоз платил расточительные по тому времени штрафы-до 1000 рублей в месяц.
И всё равно Нях, как и соседние посёлки, мужал и рос. В год в среднем сдавали по 2000 квадратных метров жилья. Это были в основном двухквартирные дома. Например, в 1969 году их построили 34. Уже работали две бани, и гостиница на 10 мест принимала приезжих. Нях и Ун-Юган в 1969-м обзавелись детскими садами на 50 ребятишек каждый. В Няхе построили новую школу на 150 мест. Социальную инфраструктуру посёлков дополняли три продовольственных и один хозяйственный магазин, холодильник на 40 тонн и овощехранилище на 700. Что и говорить, масштабы, конечно, скромные. А самое главное, вынужден был признать сельсовет, в торговле практически совсем отсутствует молоко, нередки были перебои с маслом и даже хлебом. Только в 1969-м возникло небольшое подсобное хозяйство. А потому местные жители с самого начала активно обзаводились приусадебным хозяйством, держали сот.
А что представляла собой тогда здешняя сфера культуры? В 1968-м это были три профсоюзных клуба (леспромхозовских)-в Няхе, Старой Нягани и Вонъегане, и один сельский-в Сергино, В каждом-киноустановки. И это всё. Ни в одном посёлке не было библиотеки. Нях, правда, был радиофицирован, между станцией и посёлком действовала телефонная связь. А на сессии сельсовета в конце 1968 года дебаты о постройке 800 погонных метров деревянных тротуаров и о том, чтобы приспособить за счёт леспромхоза какое-то помещение под вытрезвитель.
И тем не менее в конце 60-х годов на карте Приобья появилась новая точка. Посёлок лесозаготовителей встал на ноги и был готов к дальнейшему развитию в качестве одного из региональных центров лесной промышленности. Он ещё и не подозревал о потенциале своих земных недр и связанных с ним перспективах.
В начале 70-х годов Няхынский сельсовет по всем статьям вырос в крупную административно-территориальную единицу в Приобье. Его население насчитывало 6270 человек, в том числе на станции и в посёлке Нях-2660. Действовали два перспективных леспромхоза, Сергинская лесоперевалочная база, Няганское строительно-монтажное управление, 23-я дистанция пути ст. Нягань Серовского отделения Свердловской железной дороги. С 1971 по 1973 год обязанности председателя исполкома сельского Совета исполняла В.И. Сумина, затем-вплоть до кончины в 1978 году-уже известный нам В.Н. Макаров.
Сельсовету всё труднее приходилось управлять сразу четырьмя растущими населёнными пунктами. И в 1971 году его разукрупнили-Сергино и Вонъеган выделились в самостоятельные административно-территориальные единицы. Нях по отношению к нам сохранил «покровительственную» позицию. Уже в 1973 году исполком сельсовета предложил областной власти переименовать населённый пункт Нягань в рабочий посёлок-ведь абсолютное большинство его жителей было занято в промышленном производстве. Тюменский облисполком утвердил это решение только в 1976-м, сохранив за рабочим посёлком прежнее название-Нях. В Няхе около 90 процентов жителей составляли рабочие, инженерно-технические работники и служащие леспромхоза. К середине 70-х годов в посёлке насчитывалось больше 20 тысяч квадратных метров жилья. Все квартиры в посёлке были обеспечены газом. Няганское строительно-монтажное управление (нач. А.Г. Расстрыгин) соорудило теплотрассу, зимний водопровод, канализационные и очистные сооружения. А в скором времени вручило ключи от нового Дома культуры со зрительным залом на 400 мест, и 16 благоустроенных квартир. А мастерский участок отдела капитального строительства леспромхоза вместо четырёх построил десять двухквартирных домов. Посёлок обзавёлся своим пожарным депо с двумя машинами.
Здорово помогали студенты-стройотрядовцы. Летом 1974 года здесь работал отряд «Ятрос». Построил девять двухквартирных домов, спортзал в средней школе, отремонтировал детсад и больницу. Студенты сделали всё, хотя их часто и надолго отвлекали на тушение лесных пожаров.
Самым, что называется, «узким» местом по-прежнему оставались дороги. Особенно доставалось начальству от шофёров и пассажиров, которые пытались пробиться с железнодорожной станции в Старую Нягань. Вопрос решился в классическом русском варианте.
Однажды летом 1976 года мощный Маз с грузом ОРСа застрял на полпути от станции до посёлка в торфяной каше, что называлось грунтовой дорогой. Водитель, выработав горючее, плюнул и стал ждать помощи. Он слышал, как совсем рядом тарахтели тракторы, очищая реку от затора. Но ни попуток, ни встречных машин не было. Только к концу вторых суток появились бульдозеры, сопровождавшие до станции колонну самосвалов.
Случай этот положил конец российскому долготерпению. Няганское СМУ в течение месяца построило дорогу, которая была позарез нужна на протяжении одиннадцати лет! Два экскаватора и 18 самосвалов, работая круглосуточно, проложили бетонку шириной в две плиты.
Появилась, наконец, и библиотека с семью тысячами томов книг. Правда, разместилась она в наскоро приспособленном помещении пожарного депо. Здесь же, в читальном зале, полгода жила заведующая Т.М. Баранова. Гудели за стеной моторы пожарных машин, гуляли по залу выхлопные газы, и тем не менее в библиотеку записались 768 читателей, из них 428 школьников.
Жажда читать и общаться с миром была огромна. В том же 1972 году жители посёлка выписали 2940 экземпляров газет и журналов, а в 1973-м-3283.
Теперь и Нях имел свою среднюю колу, правда, располагалась она сразу в трёх приспособленных зданиях. Открылась и музыкальная-со скрипичным классом. А на станции-школа-интернат для 60 детей железнодорожников.
Это теперь на белой бумаге всё выглядит так просто-построили, вручили ключи… На деле же почти за каждым новым объектом стоит робинзонада, подобная описанной выше. Поэтому можно себе представить, сколько мытарств вынесла участковая больница, пока не переехала в новое кирпичное двухэтажное здание с зубопротезным и рентгеновским кабинетами. Теперь о здоровье жителей Няха заботились три врача и 16 средних медицинских работников. Малышам построили детсад на 75 мест. Поселковые власти уверяли, что теперь женщины будут окончательно освобождены от забот по уходу за своими детьми и их воспитанию и все, как одна, включается в процесс созидательного социалистического труда. Но одновременно, в том же 1972-м, исполком вынужден был организовать на общественных началах две детские комнаты милиции. Красноречивый результат преувеличенного внимания к роли женщины-труженицы в ущерб её материнскому призванию.
Вообще-то уровень преступности в Няхе соответствовал времени, и масштабам населённого пункта. Мафия, заказные убийства, финансовые аферы-всё это были понятия далекого и чуждого капиталистического мира. О них знали только из газет да детективных романов. Здешние же преступления (а их, например, в 1972 году зарегистрировано 15) были спровоцированы, как правило, неумеренным употреблением спиртного. Это касалось и наиболее тяжких преступлений-убийств, которых в том же году случилось три. Главную проблему для правоохранительных органов представляло пьянство среди подростков, молодёжи и связанные с ним случаи хулиганства. Это были во многом результаты отсутствия семейного воспитания, которое не могли заменить никакие общественные организации.
Жизнь в посёлке сопровождали разного рода неурядицы, вызванные как правило, парадоксальной бедностью при богатстве. Иные просто вызывали улыбку. Судите сами. В течение шести лет в центре посёлка, рядом с которой леспромхоза бельмом на глазу торчал, медленно разрушаясь, фундамент капитальной бани. Или ещё парадокс: администрация леспромхоза с трудом, но отыскала помещение под комбинат бытового обслуживания, а они месяц за месяцем пустовали, потому что не могли найти мастеров по ремонту бытовой техники: радиоприёмников, холодильников, стиральных машин.
Зато подсобное хозяйство леспромхоза под началом заведующего М.П. Петренко развернулось во всю, и жители уже не испытывали нехватки молока и мяса. Хозяйство держало 450 коров и бычков, имело два свинарника и теплицу под овощи. Хотя, чего греха таить, поселковый совет то и дело констатировал отсутствие в продаже товаров, которые в избытке имелись на складах, растраты, пьянство на рабочих местах. Россия каким-то непостижимым образом умеет мирить черное и белое, добро и зло.
Как и везде не хватало в Няхе благоустроенного жилья, как и всюду были злоупотребления при его распределении-почему и продолжали «процветать» квартиры вагончиков-балков. Кому из нас не осточертели эти повсеместные «родимые пятна» социализма? Уже тогда, задолго до эпохи большой нефти, было ощутимо удручающее настроение временщиков. Бытовавшее у многих жителей, их безразличие к благоустройству, уюту в посёлке, в доме, да и в собственной жизни, как будто всё это имело значение только на «большой земле».
Конечно, в северный леспромхоз люди не в последнюю очередь за тем, чтобы заработать. Но в начале 70-х годов это было далеко не передовое хозяйство. Оно хронически не выполняло государственный план, терпело поэтому большие убытки и тормозило тем самым осуществление собственных строительных и социальных программ.
Вот, например, год 1972-й. Исполком принял специальное решение о работе Няганского лесоучастка и нижнего склада. Шесть бригад не выполнили план десяти месяцев по заготовке древесины. А с делянок вывезено и того меньше-только 96 из 131 тысячи кубометров. Выработка на единицу трелевочной техники из-за частых поломок, простоев и отсутствия горячего на четверть недотягивала до нормы. В то время как фонд заработной платы был выбран с превышением.
На нижнем складе построили цех по производству шпал. Их выпускали сущие слёзы-29 процентов к намеченному. А перерасход заработной платы составил почти 98 тысяч рублей!
Причины всего этого-слабая организация труда, низкая трудовая дисциплина на всех фазах производства. Для доставки рабочих на лесосеки выделено шесть автобусов, а исправны и возят только два. У рабочих нет тёплой спецодежды, питьевой воды, не оборудованы помещения для обогрева. За десять месяцев на лесосеках зарегистрировано 60 случаев простудных заболеваний.
Крайне необходимы бытовой корпус для рабочих, титаны для кипячения питьевой воды, меховая спецодежда.
Мы не нашли в городском архиве информацию о том, как были выполнены решения исполкома по всем этим фактам, но несомненно, что к 1975 году отставание леспромхоза было ликвидировано. Производительность труда за пять лет почти удвоилась. Если в 1970-м на месте перерабатывалось в пиломатериалы всего три процента древесины (8 тыс. кубометров), а выработка на человека в день составляла 0,8 кубометра, то в 1977 году пиломатериалов выдали 33 тысячи кубометров, а выработка в день на человека удвоилась и составила 1,6 куба. За три года (1976-1978) леспромхоз вывез 1 миллион хлыстов, выработал 118 тысяч кубометров пиломатериалов, реализовал продукции на 27 миллионов 683 тысячи рублей, превысив тем самым план на 1 миллион 200 тысяч рублей.
За этими скупыми и скучными цифрами-самоотверженный труд людей, техническое перевооружение производства, организованные меры по повышению его эффективности.
Постоянно на слуху было в то время имя Е.М. Сидоровича, руководителя лесосечной бригады, которая заготовила сверх заданий 9-й пятилетки 60 тысяч кубометров леса. Слаженно и чётко работал коллектив. Водитель лесовозной машины хант П.В. Лызлов тоже был под стать бригадиру. Хоть и очень неритмично подавались вагоны под погрузку, весь, однако же товарный лес уходил потребителям. Это значит, что не подводила и бригада на нижнем складе-Н.Ш. Шигапова, хотя и работала в условиях постоянной неритмичности и авралов.
Это были, пожалуй, первые няховские орденоносцы: Сидорович-кавалер Трудового Красного Знамен, Шигапов-медали «За трудовое отличие». Всем, показавшим себя в работе, выдали денежные премии, подарки, предоставили право купить дефицитные товары: автомобили, мотоциклы, путёвки, мебельные гарнитуры…
Леспромхоз между тем наращивал свою техническую мощь. Получил агрегатные машины: валочно-пакетирующие ЛП-19, бесчокерные трелевочные трактора. Первыми эту новую технику освоила бригада заготовителей В.В. Кузнецова.
Создавалась и являла свои неоспоримые преимущества комплексная система управления качеством. Показала себя и служба стандартизации. В 1979-м внедрили три стандарта, готовились ввести еще десять. Бригады на раскряжевке древесины и лесопилении трудились по пятибалльной системе бездефектного труда. Стали правилом «дни качества», где скрупулёзно разбирали претензии, поступившие от потребителей (чем не хвалёная японская система!) И вот результат-число рекламаций с 1977 по 1979 год сократилось в два раза!
Как это на первый взгляд ни покажется сегодня странным, но руководство леспромхоза постоянно стремилось поднять цены своей продукции. Ведь от этого не только росли показатели, но и от доходов кое-что хозяйству перепадало. Чаще всего практиковали договора на поставку специализированных пиломатериалов таким отраслям, как вагоностроение, сельскохозяйственное машиностроение, стройиндустрия. Добивались сортности. Качества и, естественно, повышали цену.
Вот, например, в 1970-м она в среднем составила 40 рублей 43 копейки за кубометр, а в 1977-м-уже 58 рублей 76 копеек. По такой взаимовыгодной схеме в том году реализовали продукции на 3 миллиона 100 тысяч рублей или 23 процента от общей реализации.
Нельзя не сказать и о такой, типичной только для сибирских лесозаготовителей, форма труда как вахтовые посёлки. В Няганском леспромхозе их было два-«Хогут» и «Горный». В тяжелейших условиях работали здесь летом лесосечные бригады. Единственный транспорт - воздушный автобус-вертолёт. Порой же пять-семь дней вычеркивали из месячного календаря на его ожидания. Потом эти простои приходилось наверстывать авралом и сверхурочным трудом. Не таким уж и «длинным» казался после этого вахтовый рубль лесозаготовителей.
Цех лесопиления находился в нетиповом помещении, был оборудован устаревшими пилорамами, которые часто выходили из строя. Запчасти к ним можно было достать только на заводе-изготовителе. Снабжение запчастями вообще было плохим. Готовая продукция не пакетировалась из-за отсутствия обвязочных средств. Расчётная мощность цеха лесопиления 32 тыс. кубометров в год, была с лихвой перекрыта и дошла до 40 тыс. кубометров. Это также стало причиной износа оборудования и его отказов. В конце десятилетия дирекция ЛПХ использовала публикации в районной прессе (статьи инженера ПТО Л. Названовой 28 декабря 1978 года, и.о. директора ЛПХ Г. Караулова 10 марта 1979 года) для пропаганды необходимости модернизации и расширения переработки древесины в хозяйстве. Причём в качестве главного аргумента указывалось начало нефтегазовых ресурсов района, размещение в Нягани двух крупных организаций по разведке и добыче нефти и неизбежный в этой связи рост потребления пиломатериалов на месте.
В 1982 году рядом с Няганским леспромхозом в посёлке появился ещё один-Красноленинский. Его создали на базе небольшого механизированного хозяйства и предназначили почти исключительно для потребностей производственного объединения «Красноленинскнефтегаз».
Число работающих и масштабы производства тут были скромными и составляли примерно десятую часть показателей Няганского леспромхоза. Но оба, как бы соревнуясь, наращивали производство-от 532 тысяч кубометров вывезенного леса и 33 тысяч кубометров пиломатериалов в 1985-м до 589 и 35,3-в 1987-м. Няганский продолжал выпускать шпалы-в среднем по 50 тысяч штук ежегодно. Ввели в действие новый шпалоцех, рассчитанный уже на 130 тысяч шпал и 40 тысяч кубометров пиломатериалов (брус, доска, половая рейка).
В конце восьмидесятых стало очевидно, что дублировать управленческие функции на двух однотипных предприятиях нецелесообразно и невыгодно. Леспромхозы объединили в один-комплексный-на базе Няганского.
Таёжный посёлок Нях уже исподволь брал разбег, чтобы в скором времени стать новым городом Нижнего Приобья. Это превращение было так же стремительно, как бьёт из скважины фонтан нефти или газа. Ведь тот многоверстный и многособытийный путь, что иной населённый пункт проделывает за счёт столетие. Нягань одолела одним едва ли не десятилетним броском.
В этом удача, но в этом и слабость молодого города, наложившая потом отпечаток на весь его облик, его судьбу.
